Ник-5 - Страница 82

А если буквы — это свойства компонент?

Толлеус нахмурился, отчего высокий лоб пошел складками. Свойства плетения задают его фрагменты, точь-в-точь как ингредиенты похлебки определяют ее вкус. Но беда в том, что эти фрагменты плохо стыкуются между собой, как камни разной формы и размера. И даже если их удается состыковать так, чтобы конструкция не разваливалась, все равно остаются дыры и зазоры. При этом свойства плетения получаются не в той пропорции, как хотелось бы, а опять-таки в зависимости от используемых фрагментов. Вот если бы можно было брать свойства в чистом виде и просто насыпать в раствор, то получилась бы идеальная однородная масса. Только свойства не лежат отдельно. На то они и свойства, что без объекта не существуют.

Старый искусник ожесточенно потер нос, похожий на пористую картофелину.

Главная проблема формирования нового плетения — правильно соединить компоненты-заготовки. Все верно. Компоненты имеют форму и вместе, как правило, нестабильны. Их надо сплетать. Если получится — плетение унаследует свойства компонент, останется только запитать маной. Не получится — последствия могут оказаться непредсказуемыми.

Фрагментов плетений существует великое множество, зачастую дублирующих друг друга, но разных. Ученики работают только с компонентами или вовсе только с готовыми плетениями. Опытный искусник может сам сплести компонент. Он сплетает сначала пары фрагментов, потом добавляет к ним другие пары. Тут очень важна последовательность. Например, три фрагмента можно сплести вместе, но только в порядке один-два-три. В другом порядке они не соединятся. Мастер с опытом запоминает хорошо стыкующиеся пары и последовательности и впредь старается работать с ними. И даже обучает этим рецептам молодых искусников. Но это совсем не значит, что нет других вариантов. Взять те же плетения невидимости: старое и новое. Они похожи, и действие похоже. Разница в компонентах. И есть другие примеры. А как найти взаимозаменяемые фрагменты?

Толлеус окунул в тарелку со вчерашней похлебкой палец и нарисовал на столе грубый чертеж обоих плетений, как он их видел мысленным взором. Старый искусник давно приметил, что хорошие плетения имеют красивый узор, внутреннюю гармонию. А сейчас он увидел одну интересную закономерность в отличающихся фрагментах.

И у него появилась Идея.

Толлеус. Грань

Ночью случился приступ. Наверное, переволновался вчера. Сердце трепыхалось с бешенной скоростью, кружилась голова. Каждый вздох давался с болью. Что ж, не в первый раз. Старик, сунув трубку в рот, привычно включил принудительную подачу воздуха. Обычные кузнечные меха, только совсем крохотные, с шипением исправно погнали воздух. Затем он активировал таран — плетение из боевого арсенала. От удара в грудь его качнуло.

Всегда помогало: сердце, испуганно сжавшись, переставало капризничать. А сегодня не помогло. Может, Толлеус проморгал момент, но вместо сильного стабильного ритма стало еще хуже — сердце пошло в разнос. Толлеус судорожно выкрутил вентиль энергии на максимум, жилет аж загудел от бурлящий внутри энергии. Снова ударил тараном. Но было уже поздно. В глазах потемнело. Конец? Нет, нет, не сейчас! Рано! Он видел…

Слабеющими руками старик вцепился в посох, выбрал еще одно боевое заклинание молнии, которым не пользовался ни разу после сдачи на ступень, чуть-чуть накачал маной и разрядил в себя. Его затрясло, от железного каркаса жилета полетели искры, но сердце вздрогнуло и… пошло. Точь-в-точь как в видении с мертвым человеком.

Толлеус скрючился на кровати, бледный и потный, не в силах расслабиться от пережитого. Сегодня он опять дошел до Черты. Даже немножко заступил. Ожог от молнии еще долго будет ныть. Но это ничего. Боль — это жизнь.

И все же до чего хорошую штуку он подсмотрел. Обязательно нужно встроить нечто подобное в жилет, чтобы всегда под рукой было.

Ник. Граница

Проснулся я не сам. Разбудили меня довольно сильные пощечины. С трудом приоткрыв глаза, я, как в тумане или мареве, увидел обеспокоенное лицо Карины. Оно то проявлялось из мглы, скрывающей все, что не попадало в точку фокуса моего зрения, то вновь растворялось в ней. Сквозь адский шум в ушах до меня с трудом долетали слова девушки:

— Никос! Очнись!

— Все, все! — Я попытался встать, но у меня ничего не вышло — закружилась голова, да и тело отказалось меня слушаться. Кажется, плоть моих мышц превратилась в вату.

Лицо моей спутницы подернулось пеленой и исчезло окончательно, а я продолжал лежать без мыслей и желаний, как труп, потихоньку начиная скатываться в какую-то яму. Из тумана стали выплывать странные образы, звуки. Вот сестренка. Кажется это было на ее день рождения. А вот отец смотрит строго и с укоризной, однако глубоко в глазах я вижу искреннее беспокойство обо мне и любовь. И почему я этого не видел тогда? Мать стоит за спиной отца, оперевшись подбородком о его плечо и обняв сзади за пояс, ее грустный взгляд будто прощается со мной. Сквозь их лица стали проступать какие-то куски кода, делавшиеся ранее мной визуализации и графические интерфейсы. На код стали накладываться фрагменты плетений, они витали вокруг меня, соединяясь в умопомрачительные конструкции. На фоне всего этого бреда зазвучала грустная и торжественная мелодия, вытянутая из моей памяти. Бетховен, седьмая симфония, вторая часть. Самая любимая. Как раз подходит для моего состояния. Музыку я не только слышал, но и видел в качестве световых бликов, разноцветного тумана, визуализированных звуковых волн, расходящихся по цветному мареву. Мелькнула непонятная ассоциация, и на все относящееся к музыке наложилось плетение звука, которое я использовал для своих иллюзий. Почему-то я решил, что оно кривое — волны дисгармонировали с плетением, местами затухая и меняя свой цвет. Мне показалось очень важным, чтобы тут все было красивым и я поправил плетение, даже сам не зная как. Видимо сработало подсознание, или просто из него вылезло решение, ранее в фоновом режиме обработанное им. Теперь тут была гармония — плетение гармонично вплеталось в мощный звук произведения, вибрируя ему в такт.